Художник стоял у окна, попивая черный чай, и смотрел в окно. В небесном крематории ангелам вновь сожгли крылья. И теперь снежный пепел сыпется, кружится, тает, касаясь горячего тела Земли. Превращается в грязь и слякоть под человеческими ногами. Художник жил в заброшенном, полуразвалившемся доме. Два года назад его жильцам дали отдельные квартиры, предполагая, что дом снесут, но так и не снесли. И парень остался там, наедине с мыслями и крысами.
Каждые десять минут на глубине проходил вагон метро, заставляя стучать посуду и сыпаться штукатурку.
Все свободное время он писал картины или лежал, слушая легкий джаз, прислушиваясь к шепоту сознания. Этот набор нереальных, потусторонних звуков давал ощущение истинности, вводил в некий транс, и в таком состоянии он мог находится часами.
Художник смотрел на мир сквозь увеличительную призму творческой натуры. Он видел не поверхность вещей, а их суть, внутреннее состояние, смысл. А потом выливал ее на холсты своих картин с помощью уголька и масленых красок. Изображения были полны сюрреалистического абсурда: сливались воедино волосы, знаки, ноты, тарелки, звезды, провода, колеса, драгоценные камни, песок, полосы, цветы, пальцы… Его картины нельзя понять с первого взгляда, это собственное, личное виденье мира.
Парень жил как мим в своей придуманной, стеклянной коробке, а внутри него была самодостаточная Вселенная, которая пульсировала, двигалась, смеялась. Он плыл в океане настоящего, потоке бесцветных будней: когда двигал руками и ногами – плыл вперед, а если уставал и ничего не делал, течение относило его на север, в страну депрессии и грустного настроения. В таком состоянии он не творил.
Свои новые идеи художник находил всюду: в шерсти котенка, на рекламных афишах, в унылых лицах прохожих, во сне, ехал с идеей в трамвае, согревал ее в ладони вместе с холодной, колючей снежинкой. Он черпал свои идеи из реальности, отдельной реальности, в которую могут попасть только гении.
Его родителей давно не было в живых. Художник жил на среднестатистическую зарплату учителя ИЗО – 100 рублей, но работал лишь ради физиологической потребности в еде и одежде.
У художника был друг детства – Федор. В школе Феденька был «мальчиком-ботаном» в громоздких очках. Все время сидел на первых партах, заглядывая в рот учителям. Класс его никогда не любил, все глумились над ним, издевались. Навязанные комплексы переросли в неуравновешенность, жуткие нервные срывы, озлобленность и нелюбовь к людям. А художник рисовал на клетках тетради замысловатые узоры. Если условно поделить общество на тех, кто творит, придумывает новое и тех, кто воплощает эти идеи в жизнь, то Федор относился к исполнителю, он – механизм, бездушный интеллект. А после уроков, он обкладывался огромными томами Гегеля, Энгельса, Ницше и читал, читал, читал, приумножая печаль с приходом новых знаний.
Талантливые люди заставляли его нервничать, он хотел быть первым во всем, неважно какой ценой. Федор работал в местных органах власти, был озабоченным патриотом комунизма-ленинизма. В партию его взяли из-за одного довольно странного случая. Он помогал старушке делать ремонт. Случайно, портрет Сталина был запачкан краской и бабушка засунула его в шкаф, чтоб потом приобрести новый и повесить на стену. В эту же ночь к ней пришла милиция, обшарила квартиру и нашла портрет великого вождя в «политически неположенном месте». Федя наблюдал из-за угла за тем, как как бедную женщину увозит карета Скорой помощи глазами ребенка, только что потоптавшегося грязными ногами по чистому полу. Старушка в эту же ночь скончалась в больнице от сердечного приступа. Вот так Федор попал в управление и до жути этим гордился, но мочал, так как не всю еще совесть он променял на партийный билет.
Долгие вечера друзья проводили дома, за беседами о социальной равности, смысле жизни и искустве.
Однажды, как обычно, Федя пришел в гости к художнику, который показал ему свою последнюю работу. На картине в ярких тонах была нарисована длинная очередь в магазин продуктов, уходящая хвостом далеко за горизонт. Пионеры грязными руками держали талоны на питание. Комсомолка хранила у груди толстенную книгу с названием «Библия. Карл Маркс» и смотрела в небо. Там, на дымном облаке стоял в светлом одеянии Ленин и молился.
Федор долго думал и произнес:
- Провокационное полотно! Без цензуры! Не боишься? А вдруг…
- Не боюсь, - ответил художник. – Ведь мои работы видишь только ты. А тебе я доверяю, как себе!
- Хм… Зря!.. – подумал Федя.
Через неделю над художником состоялся суд. Его обвинили в идеологически неправильном мышлении, подпольной революционной деятельности, выкидах против советской власти. И заслали в исправительную колонию строгого режима, на неопределенный срок. А Федор смотрел сквозь дверную щель на друга, сидящего на скамье подсудимых и ухмылялся. В глазах дрожал озорной огонек. Зависть и ненависть душили его шею тесной удавкой всю жизнь, с самых детских лет, и только теперь он мог дышать полной грудью.
Вскоре Федя нечаянно попал под машину и остался прикованным к инвалидной коляске до конца своих дней. Самая короткая жизнь у двух категорий людей, - это гении и шестерки!
Павлик Морозов гордился бы его поступком! Предавай друзей!! Глотай, не прожевывая, эту систему!!! Пусть живет система!! Пусть горит во лбу яркий знак качества ОТК!!!!!!!!
Каждые десять минут на глубине проходил вагон метро, заставляя стучать посуду и сыпаться штукатурку.
Все свободное время он писал картины или лежал, слушая легкий джаз, прислушиваясь к шепоту сознания. Этот набор нереальных, потусторонних звуков давал ощущение истинности, вводил в некий транс, и в таком состоянии он мог находится часами.
Художник смотрел на мир сквозь увеличительную призму творческой натуры. Он видел не поверхность вещей, а их суть, внутреннее состояние, смысл. А потом выливал ее на холсты своих картин с помощью уголька и масленых красок. Изображения были полны сюрреалистического абсурда: сливались воедино волосы, знаки, ноты, тарелки, звезды, провода, колеса, драгоценные камни, песок, полосы, цветы, пальцы… Его картины нельзя понять с первого взгляда, это собственное, личное виденье мира.
Парень жил как мим в своей придуманной, стеклянной коробке, а внутри него была самодостаточная Вселенная, которая пульсировала, двигалась, смеялась. Он плыл в океане настоящего, потоке бесцветных будней: когда двигал руками и ногами – плыл вперед, а если уставал и ничего не делал, течение относило его на север, в страну депрессии и грустного настроения. В таком состоянии он не творил.
Свои новые идеи художник находил всюду: в шерсти котенка, на рекламных афишах, в унылых лицах прохожих, во сне, ехал с идеей в трамвае, согревал ее в ладони вместе с холодной, колючей снежинкой. Он черпал свои идеи из реальности, отдельной реальности, в которую могут попасть только гении.
Его родителей давно не было в живых. Художник жил на среднестатистическую зарплату учителя ИЗО – 100 рублей, но работал лишь ради физиологической потребности в еде и одежде.
У художника был друг детства – Федор. В школе Феденька был «мальчиком-ботаном» в громоздких очках. Все время сидел на первых партах, заглядывая в рот учителям. Класс его никогда не любил, все глумились над ним, издевались. Навязанные комплексы переросли в неуравновешенность, жуткие нервные срывы, озлобленность и нелюбовь к людям. А художник рисовал на клетках тетради замысловатые узоры. Если условно поделить общество на тех, кто творит, придумывает новое и тех, кто воплощает эти идеи в жизнь, то Федор относился к исполнителю, он – механизм, бездушный интеллект. А после уроков, он обкладывался огромными томами Гегеля, Энгельса, Ницше и читал, читал, читал, приумножая печаль с приходом новых знаний.
Талантливые люди заставляли его нервничать, он хотел быть первым во всем, неважно какой ценой. Федор работал в местных органах власти, был озабоченным патриотом комунизма-ленинизма. В партию его взяли из-за одного довольно странного случая. Он помогал старушке делать ремонт. Случайно, портрет Сталина был запачкан краской и бабушка засунула его в шкаф, чтоб потом приобрести новый и повесить на стену. В эту же ночь к ней пришла милиция, обшарила квартиру и нашла портрет великого вождя в «политически неположенном месте». Федя наблюдал из-за угла за тем, как как бедную женщину увозит карета Скорой помощи глазами ребенка, только что потоптавшегося грязными ногами по чистому полу. Старушка в эту же ночь скончалась в больнице от сердечного приступа. Вот так Федор попал в управление и до жути этим гордился, но мочал, так как не всю еще совесть он променял на партийный билет.
Долгие вечера друзья проводили дома, за беседами о социальной равности, смысле жизни и искустве.
Однажды, как обычно, Федя пришел в гости к художнику, который показал ему свою последнюю работу. На картине в ярких тонах была нарисована длинная очередь в магазин продуктов, уходящая хвостом далеко за горизонт. Пионеры грязными руками держали талоны на питание. Комсомолка хранила у груди толстенную книгу с названием «Библия. Карл Маркс» и смотрела в небо. Там, на дымном облаке стоял в светлом одеянии Ленин и молился.
Федор долго думал и произнес:
- Провокационное полотно! Без цензуры! Не боишься? А вдруг…
- Не боюсь, - ответил художник. – Ведь мои работы видишь только ты. А тебе я доверяю, как себе!
- Хм… Зря!.. – подумал Федя.
Через неделю над художником состоялся суд. Его обвинили в идеологически неправильном мышлении, подпольной революционной деятельности, выкидах против советской власти. И заслали в исправительную колонию строгого режима, на неопределенный срок. А Федор смотрел сквозь дверную щель на друга, сидящего на скамье подсудимых и ухмылялся. В глазах дрожал озорной огонек. Зависть и ненависть душили его шею тесной удавкой всю жизнь, с самых детских лет, и только теперь он мог дышать полной грудью.
Вскоре Федя нечаянно попал под машину и остался прикованным к инвалидной коляске до конца своих дней. Самая короткая жизнь у двух категорий людей, - это гении и шестерки!
Павлик Морозов гордился бы его поступком! Предавай друзей!! Глотай, не прожевывая, эту систему!!! Пусть живет система!! Пусть горит во лбу яркий знак качества ОТК!!!!!!!!
Комментариев нет:
Отправить комментарий